13 сентября в пятый раз состоялось празднование Собора Саратовских святых. Оно стало возможным благодаря работе епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия, подготовившей необходимые для прославления материалы. Предлагаем вниманию читателей беседу с председателем комиссии, настоятелем Архиерейского подворья — храма святых равноапостольных Мефодия и Кирилла при СГУ протоиереем Кириллом Краснощековым.
— Отец Кирилл, почему в Собор Саратовских святых вошли только 12 новомучеников, хотя с Саратовской землей их связано больше? Например, священноисповедник Виктор (Островидов), епископ Глазовский, который родился и учился в нашей губернии.
— Синодальная комиссия по канонизации исходила из того, что если человек уже входит в Собор святых какой-то епархии, то не надо повторять его канонизацию в другом Соборе. Тех, кто служил в разных местах, решено было включать в тот или иной Собор по месту кончины. Хотя и здесь были исключения. Епископ Гермоген (Долганёв) скончался в Тобольске, граф Александр Медем — в Сызранской тюрьме. Но их жизнь была теснейшим образом связана с Саратовской землей, поэтому они вошли в наш Собор.
— Какими критериями руководствуется комиссия, рассматривая вопрос о канонизации того или иного подвижника? Традиционно в народе считается, что необходимыми условиями являются народное почитание святого и явленные посмертно чудеса…
— Вот относительно новомучеников такой критерий не актуален. И не только, кстати, новомучеников. Я обычно привожу в пример Иакова-мниха (XI век), который в «Памяти и похвале русскому князю Владимиру» пишет: «Не удивимся, возлюбленные, что чудес не творит по смерти — многие ведь святые праведники не сотворили чудес, но святыми являются». И, ссылаясь на слова Иоанна Златоуста «От дел узнаем, а не от чудес», Иаков-мних заключает: «Но по делам узнавайте святого». А почитали князя Владимира уже тогда явно как святого, потому-то похвальное слово и писалось. То есть даже тогда, в XI веке, отсутствие чудес не являлось препятствием к почитанию. И относительно новомучеников XX века этот критерий, если и есть, то на последнем месте. Основной критерий — это мученическая кончина, в которой прослеживаются напрямую признаки исповедничества. Тоже очень тонкий критерий. Игумен Дамаскин (Орловский), секретарь Синодальной комиссии Московского Патриархата по канонизации святых, много об этом говорит, у него есть специальный доклад «Методология и практические особенности исследования подвига новомучеников и исповедников Российских». Он настаивает, что при канонизации мучеников первых веков и канонизации мучеников ХХ века необходимо применять совершенно разные подходы. Для него, например, один из важнейших критериев канонизации новомученика ХХ века — это святость всей его жизни. Среди древних святых мы порой видим гонителей христиан, которые, видя мужество мучеников, сами обращались ко Христу и тоже принимали мученическую смерть. Игумен Дамаскин считает, что так нельзя подходить к мученикам XX века. Потому что Россия была христианской страной, и люди должны были буквально с детства показывать себя христианами. Эта его позиция разделяется не всеми, но она у нас принята как официальная.
— С какими трудностями сталкивается комиссия в своей работе?
— Колоссальной сложности проблема в том, что основными документами для канонизации являются архивно-следственные дела, «мученические акты XX века». Это следственные дела ОГПУ-НКВД, в которых должно быть налицо исповедническое поведение человека. То есть он не должен был оклеветать себя, а обвинения предъявлялись все сплошь клеветнические — «контрреволюция», «создание террористической группировки», «распространение контрреволюционных слухов» — вплоть до 1937 года всё какую-то контрреволюцию искали. Как мы знаем, следователями активно применялись пытки. И в этих условиях человек должен был не сломаться, не сознаться в ложных обвинениях: претерпевший же до конца спасется (Мф. 10, 22). Это первое.
Второе — он не должен был никого оклеветать. А это настолько размытое понятие… Вот, например, почти все протоколы начинаются словами: «Назовите ваших знакомых». Что в этой фразе особенного? По сути дела, ничего. Но если человек говорит: «Я знаю такого-то, такого-то и такого-то», — через три листа мы уже читаем, что они арестованы, а дело переквалифицируется в групповое. А групповое дело — это всегда планка наказания в два раза выше, чем по индивидуальному делу. И, конечно, опытные люди, те, кто сидел не первый раз, никаких знакомых вообще не называли. Очень не просто интерпретировать — оклеветал или не оклеветал кого-то человек, если просто назвал своих знакомых?
И третье условие, выполнить которое сложнее всего, но на чем настаивает отец Дамаскин, и тут я с ним полностью согласен: мы должны — а это едва ли возможно — исследовать весь пласт архивов современного ФСБ, которое является наследником КГБ-НКВД-ОГПУ, и связать воедино тысячи нитей судеб людей, проходивших в качестве обвиняемых. Допустим, передо мной лежит расстрельное дело священника 1937 года. Но откуда я знаю — не привлекался ли он в 1928 году в качестве свидетеля по делу совсем другого священника? И это могло быть вовсе не в Саратове — он мог сменить пять-шесть городов за это время, священники часто переезжали ввиду гонений, ссылок. Соответственно, я, зная, что он расстрелян в Саратове в 1937‑м, могу ли быть уверен, что он в 1928-м где-нибудь в Иванове не свидетельствовал на другого как обвинитель? Нужно всё исследовать, составить всю номенклатуру в масштабах страны — кто, где, когда проходил по какому делу. Это задача в настоящее время невыполнимая — и по своей трудоемкости, и потому, что ведомственные архивы ФСБ закрыты. Но это — принципиальная позиция отца Дамаскина: пока не будет засвидетельствовано, что человек ничем не скомпрометирован, — не о чем разговаривать. По сравнению с 1990–2000‑ми годами условия канонизации сейчас ужесточились, и это правильно.
— А почему не был канонизирован в Соборе святых протоиерей Геннадий Махровский, настоятель Свято-Троицкого собора, расстрелянный в 1919 году вместе с епископом Германом (Косолаповым) и священником Михаилом Платоновым? Насколько я знаю, его вообще не допрашивали, так что каких-то «неправильных» показаний он дать не мог.
— Он погиб как заложник. Все сорок с лишним человек, расстрелянных в октябре 1919 года на Воскресенском кладбище Саратова, — это заложники, взятые в ходе красного террора в ответ на убийство большевика Загорского. Мы ведь подавали документы на канонизацию людей, легших в братскую могилу на Воскресенском кладбище. И отказ был мотивирован недостатком материалов, свидетельствующих об их исповедническом подвиге. Другое дело — судебные протоколы владыки Германа и отца Михаила: там видно, как они себя ведут, что говорят. Видно, в чем их обвиняют, видно. что их хотят убить просто потому, что они «черные вороны, и их надо отправить на небо». И они отвечают: «Для вас небо пусто, для нас — нет. Отправьте нас туда, потому что мы верующие, и для нас там — всё, новая жизнь». А вот про священника Геннадия Махровского ничего подобного у нас нет.
— В настоящее время комиссия готовит новые материалы для канонизации?
— Сейчас наша работа в основном направлена на развитие почитания подвига новомучеников, что отражено в синодальном документе «О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших», на сбор и более кропотливое изучение материалов об этих людях — не только прославленных, но и всех пострадавших за веру в годы гонений.
Главная задача, которая перед нами сейчас стоит, — это увековечивание памяти новомучеников. Канонизация — это начало, а вот то, что мы, по благословению Владыки Лонгина, смогли установить такой праздник — Собор Саратовских святых — это уже продолжение. И очень важно, что этот праздник у нас так торжественно отмечается, что центром его по очереди становятся все города нашей епархии. В издательстве Саратовской митрополии готовится к изданию прекрасная книга о Соборе Саратовских святых, подготовленная секретарем нашей комиссии священником Максимом Плякиным. Такие издания очень нужны для того, чтобы память о подвиге новомучеников сохранялась, чтобы люди знали о них. Этим же занимается наше общество «Возрождение», объединяющее потомков репрессированных священнослужителей и мирян, пострадавших в годы гонений. Внуки, правнуки этих людей по крупицам в архивах разыскивают сведения о своих предках (о 4‑й конференции общества «Возрождение» читайте на с. 5. — Ред.). Особенно отрадно, что к нам всё время приходит молодежь: значит, это дело не умрет с внуками репрессированных, которым уже многим самим за 70 лет, оно будет продолжаться. Стремление больше узнать о новомучениках, неравнодушие к ним — это и есть, на мой взгляд, настоящее их почитание.
— Что еще входит в работу комиссии?
— Мы отвечаем на запросы, которых очень много. Ко мне приходят просьбы от людей, которые ищут материалы о том или ином священнике. Это либо его родственники, либо местные краеведы. Немало школьников, которые пишут работы о репрессированных священниках своего родного села — разумеется, если рядом окажется верующий учитель. Материалов у нас много, и, если в моей базе данных есть соответствующие документы, я с удовольствием ими делюсь. Такие запросы приходят к нам со всей страны.
Газета «Православная вера» № 18 (542)
Оксана Гаркавенко
